Останется память - Страница 25

– Ну, вы и придумывать. Вовсе нет. Никто Крым не воевал. Россия заняла дунайские земли, а на попытку английского флота высадить десант, мы им хорошенько ответили: чугунка-то уже была проложена, очень удачно.

– Так что?

Кибальчич поджал губы и прищурился.

– Так ведь после этой войны Российской Конституции и пришел кирдык. Монархия возродилась. Али не помните? Переворот случился, Александра Второго на императорское кресло посадили. И поговаривают, что во всем этом как раз англичане и замешаны. На их деньги законную власть изничтожили.

Костя широко раскрыл глаза.

– И что же? Никто не сопротивлялся?

Николай Иванович усмехнулся:

– Почему ж? Нашлись патриоты. Да только куда им против английского золота! Большинство же решило, что с царем им лучше будет. Опять же и послабления всякие за поддержку новой власти. Которая, в общем, достаточно легитимная – всё ж, Александр – наследник Николая.

Шумов почесал затылок.

– А как же преобразования? В технике? Всё обратно пошло, к прошлому?

– Вовсе нет. Хотя после первых успехов в развитии промышленности наступило некоторое затишье, и сейчас страна топчется на одном месте. Не хватает свежей мысли.

– Да, интересно… И неожиданно.

Однако еще большей неожиданностью для Кости, да и для Кибальчича, явился резкий хлопок, грохот камней и содрогание стен. В камеру сквозь решетку дошла горячая воздушная волна, а вслед за ней – удушливая мелкая пыль, насыщенная неприятным запахом. Оба закашлялись и рефлекторно зажали рот и нос ладонями.

– Что это? – просипел Костя сквозь сжатые пальцы.

Ответ тут же появился с той стороны решетки. Это был невысокий мужчина, одетый в непонятную серую хламиду с платком на лице на манер американских ковбоев. Он помахал Николаю Ивановичу, невразумительно крикнул: "Двадцать секунд задержки!", положил черный округлый предмет у решетки и скрылся в пыли.

Костя ничего не понял, продолжая тупо разглядывать оставленный незнакомцем предмет и пытаясь вспомнить, что тот ему напоминает. Зато Кибальчич сразу разобрался в ситуации. Несколько раз мучительно кашлянув, Николай Иванович пристально вгляделся, ухватил Шумова за руку и с силой дернул к той стене, в которой находился единственный дверной проем. Там они встали как можно дальше от решетки.

– Уши закройте! – предостерег Кибальчич. – Бомба!

Тут до Кости дошло, что сейчас должно случиться. Он чуть ли не воткнул пальцы в уши, на всякий случай закрыл глаза, которые и без того резало, и попытался стать частью стены: таким же плоским и ничего не чувствующим.

Почти сразу же бомба с ужасающим грохотом рванула. Пыли поднялось столько, что Костя, когда открыл глаза, не смог разглядеть свои руки. Кибальчич виднелся неясным привидением в тумане, которое странно дергалось и изгибалось под невозможными углами.

Кроме тихого шуршания, никаких других звуков до Костика не доносилось. Протянув руки вправо, Шумов уперся в спину Николая Ивановича, а потом коснулся трясущихся металлических прутьев, покрытых мелкой пылью.

"Это – решетка, – сказал Костя про себя. – Надо ее открыть". Уловив такт, Костик принялся дергать решетку. Видимо, Кибальчич занимался тем же, потому что после нескольких рывков стальная штуковина не осталась на месте, а силой заехала Косте по руке. Поблагодарив судьбу, что не по лбу, Шумов уцепился за Кибальчича и слепо побрел вслед за ним. Уже было всё равно, куда тот идет, лишь бы куда-нибудь выйти. Подальше от пыли, резкого запаха, от которого не переставая текли слезы, и огня, ощутимо пригревавшего сначала бок, а потом спину.

Кибальчич знал, куда шел. Или хорошо запомнил дорогу, когда его водворяли в управу. Так что через несколько минут бывшие заключенные оказались на улице. Костя вдохнул свежий воздух и вновь закашлялся так, что не удержался на ногах и бухнулся на колени, прислонившись лбом к холодному каменному цоколю и опершись на него рукой. Рядом примостился Николай Иванович, зажимая ладонью нос и рот и невнятно бормоча советы с назидательной интонацией.

– Бросьте! – выговорил Костя, чуть отдышавшись. – Сначала уберемся подальше, а там уж будет видно, что делать.

Пока что видно было плохо. Солнце еще не поднялось, и в полумраке, занавешенном пылью, Шумов никак не мог понять, где они находятся. Вряд ли далеко от Екатерининского канала, но где именно? И совершенно непонятно, куда отсюда двигать, где скрываться. За подрыв управы по головке не погладят. Не докажешь казакам, когда поймают, что никаким боком к этому взрыву не причастен. Посадят, как настоящего преступника, осудят и – в Сибирь, на каторгу. От возникшей вдруг перспективы у Кости жутко заболела голова, а к горлу подступила тошнота.

– Мы где? – спросил он.

– У съезжей части на Подьяческой. Теперь тут управа… – Николай Иванович настороженно оглянулся. – Вы со мной?

Костя словно очнулся. Точно! Так и надо сделать! Это ж понятно, для освобождения кого взрыв устраивали. Ради рядового члена организации так стараться не будут. Если пойти с Кибальчичем, то это наверняка поможет освоиться в здешнем мире и вжиться в него. Кто знает, сколько еще тут находиться. Может, несколько дней, а, может, всю оставшуюся жизнь. О последнем, конечно, думать не хотелось, но и несколько дней в незнакомом мире могут быть чреваты опасностями: мало ли какие законы Костя невзначай нарушит. А под прикрытием человека, с которым "вместе сидели" шансов не пропасть из-за незнания элементарных истин гораздо больше.

Поэтому Шумов быстро закивал и сипло выдавил:

– Почту за честь…