Останется память - Страница 38

Порыв ветра чуть не бросил меня обратно и дальше, через ограду канала, а дерево, стоящее позади, вдруг натужно заскрипело, явно собираясь падать. Я неловко подпрыгнул и припустил к ближайшему дому на набережной, стараясь наступать в воду как можно реже. Прорваться сквозь холодную стену воздушного потока, так и норовящего спихнуть в канал, оказалось непросто. Пятнадцать метров до дома я преодолевал минуты две. Ухватился за дверную ручку и дернул. Дверь дрогнула, но не открылась. Я изо всех сил забарабанил по дубовым филенкам, истошно хрипя о помощи.

Передо мной явственно вставал призрак гибели. Очень живо представилось, как холодная вода поднимается сначала до колен, потом по пояс, до горла и, наконец, скрывает меня полностью. Я пытаюсь цепляться за поленья, которые уходят из-под рук, за телеграфные столбы, за деревья и плавающий мусор, но всё бесполезно. Они накрывают с головой, не дают протолкнуться на поверхность глотнуть воздуха, и вот я уже погружаюсь глубже и глубже, захлебываюсь и тону. Вряд ли найдут мое тело, когда вода спадет. И, тем более, не опознают.

Бред. Я замерзну значительно раньше. Переохлаждение. Сердце засбоит, остановится, и я сползу в воду. И найдут меня прямо здесь, на пороге этого негостеприимного дома. Да что ж они! Одичали, что ли! Живого человека в дом не пускать?!

Я из последних сил затряс дверь и чуть не упал: створка открылась, сбрасывая меня со ступенек, уже скрывшихся под слоем воды. На пороге стоял мужчина в высоких резиновых сапогах и сердито смотрел на меня. На его плечах висела шинель, а под ней – военная форма. Знаков различия видно не было.

– Заходите же скорей! – крикнул мужчина таким голосом, будто это я его выставил под дождь в голом виде и теперь не пускаю обратно домой. – Вода поднимается.

Да, после того как дверь открыли, в парадную мощным потоком хлынула вода с тротуара. Я поспешил захлопнуть за собой дверь и заложил засов. Поток сразу же уменьшился.

– Пойдемте, – недовольно сказал мужчина, провел по усам и небольшой бородке ладонью, развернулся и зашлепал к лестнице. Подождал меня на промежуточной площадке, снял шинель и накинул мне на плечи. – Укройтесь.

Я благодарно кивнул, выбивая зубами тарантеллу. Мы поднялись на третий этаж четырехэтажного дома

– Входите, – он распахнул передо мной дверь и указал в угол, не зажигая свет. – Калоши ставьте сюда.

– Что?! – единственное, что я смог выдавить.

– Ах, да. У вас же ничего нет. И документы, видимо, спрашивать бесполезно. Интересно… Назовитесь, хотя бы.

В квартире было хорошо натоплено. Казалось, хозяин сделал это именно к моему нежданному приходу. Я со свистом вдохнул и вдруг закашлялся, сгибаясь и хватаясь за дверной косяк.

– Так вы еще и заболели. Как неудачно. Надеюсь, не испанка.

– Не она, – я еле смог отдышаться. – Я уже болел гриппом. Выздоровел.

– Выпейте, – мужчина подал мне кружку с каким-то горячим напитком. Я слегка отхлебнул, опасаясь обжечься. Горячий чай. Сладкий, крепкий. Хорошо.

– Спасибо, – булькнул я.

– Вытирайтесь, – мужчина подал мне полотенце.

Отставив кружку, я поискал взглядом вешалку, не обнаружил ее и сложил шинель хозяина на спинку стула. Вспомнил, что совсем не одет, и отвернулся, вытираясь. За спиной послышалось шевеление, скрип половиц, потом – дверцы шкафа.

– Надевайте. Иначе с вами по-человечески не поговоришь.

Хозяин выложил передо мной комплект белья – кальсоны и бязевую рубашку, выгоревшую гимнастерку со споротыми погонами и невообразимые пушистые шлепанцы желтого цвета. Всё на вид чистое. Впрочем, в моей ситуации привередничать не стоило. Я как можно быстрее оделся под пристальным взглядом хозяина и приготовился к расспросам. Вон, хозяин уже пытался узнать имя. Что ж, самое время представиться. Я кашлянул и сказал, наклонив голову:

– Шумов, Константин Владимирович.

– Очень приятно. Мое имя – Александр Сергеевич Никольский. Я живу здесь. А вы?

– Тоже недалече. Ближе к театру… – я поспешил прикусить язык: кто знает, сохранился ли еще Мариинский театр. Или его того, снесли для какой-нибудь надобности.

Однако Никольский совершенно не обратил внимания на мою оговорку.

– Как вы оказались на канале? В такую погоду, в таком виде? – Никольский неопределенно пошевелил пальцами. – Пушка на Петропавловской крепости уже пять раз стреляла.

– Не слышал. Я тут случайно очутился. Вот шел, шел… А потом раз – и на набережной.

– И без одежды?

– И без одежды! – подтвердил я. Да, объяснения никуда не годились. Но ничего другого не придумывалось. Опять сочинять про грабителей? Которые решили догола раздеть одинокого прохожего во время буйства стихии, когда служители закона занимаются другими, более насущными делами? Например, спасением жителей первых этажей и подвалов. На месте грабителей следовало бы подождать. Схлынет вода, а пока люди возвращаются по домам, можно успеть чем-нибудь да поживиться. И, главное, в этой ситуации не выяснить – сами вещи уплыли, или их кто-нибудь прибрал. Так что воры трижды подумают, прежде чем снимать одежду с прохожего. Им и о своем здоровье думать надо.

– Загадочно… – подытожил Александр Сергеевич. – Ну, я не Следственный Комитет, допытываться не буду. Наверно были у вас причины в голом виде вдоль канала бродить. Да еще в наводнение.

– Тут такая история… В общем, я к одной женщине зашел, знакомой. А тут ее муж вернулся. Вот и пришлось… – я пожал плечами. – Даже одеться не успел.

Почему-то этот старинный анекдот, рассказанный под видом действительной истории, напомнил мне о Люде. Как же давно я ее не видел… Как давно… Сколько же дней прошло в моем времени? Столько же, сколько я провел в прошлом? Или я вернусь в тот же миг, что отправился? А вернусь ли я?