Останется память - Страница 82

– А не врешь?

– Чего мне врать? – я пожал плечами. – Да можешь проверить. Мир 4851, все данные – в компьютере.

Шумов отпустил меня, отбежал на несколько шагов, потом вернулся и настойчиво сказал:

– Жди меня тут. Никуда не уходи. Я – быстро, – и умчался.

Неужели и я веду себя так же? Экзальтированно, не замечая реакции окружающих и игнорируя их взгляды и смешки? Хотя, никто на Костю особого внимания не обратил. Возможно, тут все такие – слегка не в себе. Кто, кроме слегка сдвинутых по фазе, поверит в чепуху о путешествиях во времени и отправится в прошлое? Так что поведение Шумова не выходило за рамки для данного места.

Я уселся на стул в той же самой позе, как только что Костя-1, и даже закинул руки за голову. Шумов не задержался. Вбежал в зал, чуть не врезавшись в выходящую парочку, перевел дыхание и выпалил, прерывая мои мечтания:

– Ты прав! Но как это получилось? – после чего плюхнулся на соседний стул.

– Откуда ж я знаю? Может, именно так и было предначертано историей?

– Не-е-е, – протянул Костя, – не может быть. В твоем мире реализовался сценарий, в точности повторяющий мой. Таких случайностей не бывает.

– А бывает, что встречаются два идентичных человека из разных миров? Причем, оба занимаются сходными проблемами?

– Это случайность.

– А ты случайно не стал читать, что там у нас было дальше? – со значением спросил я.

– Зачем? И так всё понятно. Николай сел на трон. Потом были его сын, внук и так далее.

– До семнадцатого года. А потом всё стало очень плохо. Намного хуже, чем тогда, когда в твоем мире победили декабристы.

Костя не смог сразу возразить. Он встал, походил меж столиков, уперев руки в бока, и только потом сказал:

– И что – всё так и плохо? Ведь больше ста лет прошло.

– Нет, не плохо… Но путь к этому оказался весьма кривым. Жертв оказалось слишком много. Напрасных жертв. Я даже не буду рассуждать – кто тогда был прав, а кто – виноват. В конечном итоге погибали и те, и эти. Остаться в стороне получалось не у всех. И ты хочешь, чтобы я всё это забыл?

– Это время прошло. Теперь всё иначе. Ты сам сказал.

– Сказал.

– Так какая разница – что было в прошлом?!

– Тебе – никакой. Ведь это мое прошлое.

– Да, ты прав, – Костя сел и закинул ногу на ногу. – Я не воспринимаю его. Я вижу начало. И вижу конец. Что было посередине – для меня лишь строчки с перечнем дат и событий. Не более того. Доволен?

Я не был доволен. Никак не понимал, к чему Шумов ведет.

– Что ты хочешь? Говори прямо.

Он вздохнул, замялся, а потом выпалил:

– Возьми меня в свой мир.

Такого я от него не ожидал.

– Ты чего – вообще?! Ты как себе это представляешь?! Это физически не возможно!

– Может быть, – уверенно возразил Костя, – а может, и нет. Никто не знает. Та лапша, что нам развесили на уши организаторы Центра, ничего не значит. Ты им веришь? Я – нет.

Теперь уже мне нечего было возразить.

– Давай спросим. У Тимофея, – наконец, выдал я идею.

– О, он нам расскажет! Прямо всё на тарелочке выложит! И будет нам счастье.

– Не нам. Тебе, – поправил я.

– Каждый человек должен быть счастлив, – назидательно сказал Шумов. – Даже ты.

– Мы отвлеклись. И всё-таки, насчет возвращения. Логично, что путешественник попадает обратно. Ясно, что происходит это с помощью некоего сепаратора: одного – налево, другого – направо, третьего – прямо. Если б мир выбирался случайно, то никто бы не вернулся.

– Кто тебе расскажет, что он побывал в прошлом? А теперь находится в чужом мире? Все молчат.

– Не мешай, собьюсь. Итак, на последнем этапе в действие вступает коробочка с зашифрованным кодом.

– И кто этот код зашифровывал?

– Автомат, кто еще?! Один человек – одно место, вполне определенное. Оно записывается изначально, в тот момент, когда человек отправляется изменять историю.

Мои рассуждения натолкнули Костю на какую-то мысль. Он сдвинул брови и медленно, словно вслушиваясь в свои слова, произнес:

– Хорошо. Другой вариант. Я отправляюсь к тебе, а ты – ко мне. Поменяемся местами. Генетический код у нас один. У меня будет твоя коробочка, а у тебя – моя. Твой автомат и не заметит разницы. В нас, я имею в виду. А миры получатся иными.

– И какая мне в этом выгода? Что мне делать в твоем мире? – я устал препираться с Шумовым. Его энергия подавляла. Хотелось заткнуть уши и завалиться в кровать, чтобы никого не видеть и не слышать.

– Да что хочешь! – Костя, придумав новый вариант, закинул руки за голову и откинулся на спинку стула. – Полная свобода! Масса возможностей! Для человека с амбициями – сущий рай!

– То-то ты оттуда бежишь.

– Не в этом дело! – Костя продолжил меня убеждать. – Я – человек искусства! Вольный художник. А у нас – прагматизм, деньги. Мне просто тяжело. Никакого стимула для творчества. Ноль эмоций, ноль вдохновения. Болото.

– У нас в этом отношении примерно так же, – остудил я Костин пыл.

– Нет, друг, ты не прав. Художнику важно что? Впечатления! Разнообразный опыт! Который можно потом интерпретировать в произведение искусства. Нет опыта – нет ничего. Ясно?

– Да ясно… Давай, завтра продолжим. У меня глаза слипаются.

– А не убежишь? – с подозрением спросил Костя.

Отвечать я не стал. Махнул рукой и побрел в свой номер.

Шумов сумел меня уговорить.

Наверно, ничего странного в этом не было. Я всё-таки понимал его, а он меня. Приводимые им доводы не казались значимыми. Убеждала интонация. Шумов действительно не мог больше находиться в своем мире. Он и в прошлое подался, чтобы изменить мир, который выдавливал из него остатки человечности, словно зубную пасту из почти пустого тюбика. Я не видел существенной разницы между нашими мирами. Мне было всё равно. И это меня даже слегка пугало. Неужели не существует того, что мне дорого, или тех, кто мне дорог в моем мире? Люда? Но ее образ как-то потускнел, заслоненный Дашей. Друзья? Скорее, приятели, с которыми можно провести выходные, но не станешь рассказывать что-либо серьезное и действительно важное. Я не смог вспомнить человека, который пожалел бы, что больше меня не встретит.